Владимир Игнатьевич Чернояров перебирал библиотеку своего отца, ветерана Великой Отечественной войны Игнатия Григорьевича, и наткнулся на скрепленные канцелярскими скрепками, слегка пожелтевшие листы с машинописным текстом. Это оказались воспоминания отца о войне.
Сын не нашел в воспоминаниях бравых рассказов о подвигах. В них простыми словами говорилось о фронтовых буднях, в которых тесно переплелись смерть и жизнь, долг и страх, горечь и радость. Такова уж особенность большинства фронтовиков: не говорить о том, как люди убивают друг друга, не восхвалять себя. Пусть, мол, об этом говорят и пишут другие… Этим и ценны их воспоминания.
Владимир Игнатьевич любезно предоставил копии воспоминаний редакции «Ауыл тынысы» и мы сегодня начинаем публиковать фрагменты рассказов, так как объем газеты не позволяет напечатать их полностью, но при этом мы сохраняем логику повествования и стиль автора, проведя только литературную правку.
В начале коротко о биографии Игнатия Григорьевича Черноярова. Родился 25 декабря 1925 года в поселке Богатск. В армию призван 30 декабря 1942 года. Прошел обучение в эвакуированном Рижском военно-пехотном училище в г. Стерлитамак. На фронте с июня 1943 года. Старший сержант. Участник штурма Берлина и освобождения Праги. Был тяжело ранен. Награжден орденом «Славы» ІІІ степени, медалями «За отвагу», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией». После войны работал в органах внутренних дел, секретарем парткома и председателем профсоюзного комитета совхоза «Кушумский». Награжден медалями «За трудовую доблесть», «За освоение целинных земель», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина». Инвалид Великой Отечественной войны.
Воспоминания. Первый бой
Вспоминаю суровый ноябрь 1942 года. Мне шел тогда семнадцатый год. Немецкие полчища настойчиво и нагло рвались к Сталинграду (ныне Волгограду – городу-герою на Волге).
В то время я жил в поселке Богатск. Окончил семь классов. Хотел идти учиться на геолога, но Гитлер сделал поправку – учебу пришлось сменить на двухлемешный плуг с восьмью быками и пахать землю, выращивать хлеб.
30 декабря 1942 года я и несколько моих товарищей-одногодков получили повестки о призыве в Красную Армию. Сборы были в поселке Каменка, тогда там был объединенный райвоенкомат на два района – Зеленовский и Каменский. Комиссия отобрала из двух районов команду в сто ребят, имеющих 7-9 классов образования. До Уральска ехали в открытых вагонах в каких возят уголь, других - не было. А из Уральска ехали в пассажирских, заполненных до отказа. В г. Стерлитамаке, где в то время находилось эвакуированное Рижское военно-пехотное училище, был зачислен в пулеметный батальон.
Изучали все виды стрелкового оружия, но главным был пулемет «Максим». Занятия проходили по 10 часов в день. За шесть месяцев мы должны были освоить тот материал, который в мирное время в училищах давали за два года.
Учеба была тяжелой и напряженной. Подъем в 6 часов утра – физзарядка, умывание холодной водой на реке Ашкадар, завтрак, а потом занятия, занятия, занятия… Оканчивались они в 8 часов вечера, затем давали время на самоподготовку, когда мы тоже должны учиться, но самостоятельно по учебникам. В 11 часов звучала команда «Отбой!». После нее я засыпал моментально. А утром снова: физическая, строевая, огневая, тактическая, инженерная, химическая подготовки.
От станины пулемета, который на занятие в поле приходилось носить на себе, на спине в районе позвоночника у меня и моих товарищей не раз лопалась кожа. Пулемет мы должны были разбирать и собирать с завязанными глазами.
По воскресеньям – спортивные соревнования, кроссы, марш-броски в составе всего батальона, кроме дежурного наряда.
Июнь 1943 года. Железнодорожный состав, в котором было более 20 вагонов и в каждом по 100 – 120 курсантов нашего и других училищ, запасных учебных полков прибыл на станцию Купянск Харьковской области. Во время пути мы неоднократно подвергались бомбежкам. Состав останавливался, мы бежали в открытое поле и падали на землю, после бомбежки продолжали путь. Я был направлен в 78 стрелковую дивизию пулеметчиком.
Получив боевое оружие и снаряжение направились на фронт. Подход к фронту происходил скрытно, ночью. А августовские ночи почему-то были темными, как говориться, хоть глаз выколи. Шли по липкой от дождей грязи, без скрипа и разговоров. Марш с пулеметами на плечах выматывал нас так,что приходилось на ходу закрывать глаза и дремать, а порой и спать. Через каждые 45 минут марша был привал (малый на 10, большой на 15 минут, а то и сокращали время). Как только в голове колонны звучала вполголоса команда «привал», мы сходили с дороги и валились на грязную землю. Чтобы сделать отток крови от ног, мы поднимали их к верху и лежали. По понтонному мосту форсировали Северный Донец.
Нашему подразделению предстояло взять какой-то населенный пункт, названия его уже не помню. Но чтобы его взять, надо было преодолеть с боем небольшую возвышенность. Рано утром, когда только занимался рассвет, опередив утреннее пение птиц, раздалась артиллерийская канонада. Наша артиллерия начала «обрабатывать» передний край обороны противника. Вскоре проснулись и немцы. Из глубины своей обороны они открыли артиллерийский огонь по нашим позициям. Это были первые немецкие снаряды, которые, казалось, сыпались прямо на мою спину. Падая и поднимаясь, и снова падая и поднимаясь, сквозь пыль и дым мы побежали вперед. Вдруг я заметил небольшую собачку. При разрыве снаряда она так плотно прижималась к земле, что казалось ее тело превращалось в доску. Я тоже падал и падал, вжимаясь в землю, меня этому учили, а собачка?
Атака наша успеха не имела. Боевой расчет, куда входил я, мой помощник Борис Закладной и подносчик односельчанин Идесси Конев и еще несколько человек получили боевую задачу: выдвинуться в направлении немецких окопов на возвышенность, окопаться и вести огонь короткими очередями.
Не зная точного расположения немецких окопов на возвышенности, пришлось действовать наугад. Ползли по-пластунски метров 500-700, толкая впереди себя «максим». Увидев в метрах двухстах впереди окопы противника, выбрали позицию и начали окапываться. Немцы нас заметили. Снайперы начали вести по нам огонь. Пролетавшие над нами пули, обдавали горячим воздухом. Периодически мы открывали огонь по окопам противника. Это их беспокоило. Тогда они пошли на хитрость – стали из окопов показывать грудные мишени, по которым мы усилили огонь. Этого и было им нужно. Нас начали обстреливать из миномета. Сначала мы не обратили на это внимание, а когда очередная мина упала в нескольких метрах впереди от пулемета, мелькнула мысль: «вилка». Без команды, одновременно вскакиваем и хватаем пулемет за «хобот», во весь рост перебегаем в сторону на 20-30 метров. Вовремя! Вторая мина нас накрыла бы.
На новой позиции только развернув пулемет в сторону противника, пуля снайпера пробила кожух пулемета и повредила патронник. Пулемет вышел из строя, а нас даже не поцарапало. Я отправил помощникак своим сдать пулемет на командный пункт и принести воды. Сильно хотелось пить. Утром позавтракали сухим пайком – сухарями с сахарным песком, воды не было, а сейчас время было к вечеру. Там внизу, у командного пункта роты, были небольшие болотца, образовавшиеся в воронках от снарядов и мин. Вода в них была густая, темно-коричневая, как перепревший чай. На болотца даже неприятно было смотреть, не то что пить, так как местами лежали трупы немецких солдат и вода казалась скоплением крови, стекшей вместе с дождевой водой с возвышенности. Но я попросил, если не будет воды, принести хоть из этих болотц.
В результате минометного обстрела был тяжело ранен осколком в живот командир расчета, один подносчик убит осколком, второй подносчик Конев, мой односельчанин, убит пулей, попавшей ему прямо в лоб. Он, как морж на ластах, приподнимался на руках, чтобы лучше разглядеть немецкие окопы…
В окопчике я остался один. Подобрал на поле боя винтовку «трехлинейку» и из нее начал вести огонь. Сколько стрелял, не помню. То ли от нагрева ствольной коробки, то ли от грязи затвор стал отворачиваться с трудом. Ладонь руки от ударов по затвору болела, словно на ней был чирей. Тогда я стал открывать затвор малой лопатой.
Вечер. Вернулся Борис. Пулеметов в роте больше не было. Приказано оставаться на месте. Вместо воды он принес в круглом котелке немецкого рому. Я отпил пару глотков, намочил в роме сухарь и съел. Жажда прошла.
Наступила ночь. Продолжаем наблюдать за окопами немцев и вести огонь. Одновременно хотели вырыть окоп, как и положено, в полный профиль. Но какая была земля! Еще и немцы периодически освещали местность осветительными ракетами, горевшими в воздухе 3-5 минут. Мы прижимались к земле и не подавали признаков жизни. За всю ночь вдвоем мы еле-еле вырыли ямку на один метр длиной по фронту, глубиной и шириной не более 60 сантиметров.
Утром нас сменила другая часть. За завтраком я обратил внимание на своего друга. Мне показалось, что он изменился за одну ночь. Лицо пожелтело, осунулось, то ли от страха, то ли от утомления. Каким было мое лицо, я не видел.
И снова марш. Я нащупал на голове шишку. Боли нет. Снял пилотку – нет и шишки. Ощупал пилотку и обнаружил небольшой, величиной с ноготь большого пальца, медный осколок от мины…
Николай Берендяев,
Район Бәйтерек
