"Вдоль Урала берегов"

Книга доктора наук, академика Российской академии сельскохозяйственных наук, Героя Социалистического Труда, профессора Черекаева Алексея Васильевича является сложным переплетением многих жанров – мемуарного, художественно-философского, научно­го, аграрно-технологического.

Автор, родившийся и выросший «вдоль Урала берегов», закон­чил институт и аспирантуру в Москве. Став кандидатом наук, дли­тельное время руководил крупным целинно-животноводческим хо­зяйством «Анкатинский» в своем родном Приуралье и «довел» его до высочайших вершин. Совхоз был награжден высшей государствен­ной наградой – орденом Ленина.

Во время работы в совхозе автор защитил докторскую диссерта­цию, посвященную разработке высокоэффективной технологии мяс­ного скотоводства, которая не потеряла актуально­сти и в наше время.

Редакция газеты «Приуралье» печатает наиболее интересные главы из книги нашего прославленного земляка.

Хрущев и мясное скотоводство

В связи с началом освоения целины, в Чапаевский совхоз с кон­ца 1954 года начали поступать гусеничные и колесные тракторы, гру­зовые автомашины, главным образом наиболее популярной в те годы марки ГАЗ-51. Выделялись средства на жилищное строительство, ка­питальный ремонт зданий и сооружений и другие социально-быто­вые нужды. Нужно было уметь их осваивать. На целину из центральных регионов России направляли механизаторов, строителей, работ­ников других профессий. Всех их именовали целинниками. Целинникам выплачивали большие суммы, так называемых подъемных денег, выдавали безвозмездные кредиты для приобрете­ние скота, устанавливали повышенную заработную плату.

Инициатором, идеологом и организатором освоения целины был Никита Сергеевич Хрущев, вставший во главе Коммунистичес­кой партии Советского Союза после смерти Сталина.

Освоение целины ознаменовало революционные преобразова­ния в сельском хозяйстве страны, особенно в производстве зерна. Приятно, что хотя и с явной неохотой и опозданием, это начали при­знавать и современные российские власти.

Целина накормила все народы Советского Союза, восстановила пашни, заброшенные еще со времен Октябрьской революции. Ведь не случайно, что осваивали не только целинные, но и залежные зем­ли, поднятые еще во времена Столыпинского переселения крестьян и затем заброшенные.

Если бы не Президент Республики Казахстан Нурсултан Назар­баев, то в прошлом, 2004 году российские власти могли и не вспомнить, что целине исполнилось 50 лет.

Казахстан широко и торжественно отметил это событие в конце января 2004 года. Российским руководителям некуда было деваться, они вынуждены были сделать скромное (вначале хотел написать жалкое) подобие праздника в городе Оренбурге. Но все же вспомни­ли, и на том спасибо.

Изменения, после прихода Хрущева к власти, коснулись и животноводства, в первую очередь, степных районов Советского Союза.

Здесь традиционно было развито сально-курдючное ов­цеводство, табунное коневодство и мясное скотоводство. В связи с тем, что в стране не хватало животноводческих продук­тов и особенно, молока, на одном из пленумов Центрального Коми­тета Коммунистической партии Советского Союза в 1954 году Ники­та Сергеевич заявил, что мясное скотоводство само по себе порочно, потому что стране не хватает молока, а сотни тысяч коров не доятся.

– Коровы должны давать и молоко, и телят для производства го­вядины, – заявил вождь. Более того, с трибуны пленума он прочитал следующее четверостишье:

Если твое корова имя

Значит, имей молоко и вымя.

Если у тебя ни молока, ни вымени,

То какой толк от твоего коровьего имени.

Никиту Сергеевича не убедили ни мировой и исторический опыт, ни печальный опыт нашей страны, когда в 1938 году по указанию Сталина, также из-за недостатка молока, мясному ското­водству уже придавали мясомолочное направление и всех коров мясной породы  пробовали доить.

В результате, во многих, особенно, в степных районах произошел дальнейший обвал животноводства, что привело к еще большему снижению и без того невысокого уровня производства и молока, и го­вядины. В 1940 году от доения мясных пород коров отказались и начали вновь восстанавливать мясное скотоводство.

После прихода к власти Хрущева, всем мясосовхозам страны (их было свыше 500, Чапаевский совхоз числился под №457) вновь довели планы производства и сдачи государству молока. Колхозам было рекомендовано последовать примеру совхозов. Эти планы в расчете на мясную породу коров были такими же высокими, как и в мо­лочном скотоводстве.

Более того (сейчас об этом помнят немногие), на каждую голо­ву в мясном скотоводстве был доведен еще и план заготовки шерсти, которую должны были собирать весной, когда животные начинали линять. Цифра плана была невысокой и составляла 200-300 граммов на голову в год.

Я до сих пор не могу понять, что это было – забота об увеличе­нии производства шерсти в стране или чья-то шутка на государст­венном уровне. По крайней мере, в течение двух лет – в 1955 и 1956 го­дах, шерсть с коров мясной породы мы пытались собирать. Правда коровью шерсть ни заготконторы, ни шерстомойные фабрики не принимали. На нее не было даже ГОСТов (государственных стандартов). Помню, что так и провалялась она на совхозных складах, пока не сгнила.

1955 год для всех областей Западного Казахстана оказался неве­роятно засушливым и жарким. За всю весну и лето не было ни одно­го дождя. В Чапаевском совхозе на месяц раньше обычного – с 8 мар­та начались полевые работы. К середине апреля посевная кампания была уже завершена. Запасов влаги в почве практически не было, се­мена высевали в сухую почву, где они и пролежали все лето, даже не набухнув.

Выгорели пастбища. К началу лета высохла даже полынь. Степь была похожа на безжизненную серую пустыню. Ни в степи, ни в приуральной пойме нечего было косить на зиму. Оставалась надежда только на остатки кормов прошлых лет, которые имели лишь некото­рые хозяйства и в небольшом количестве. В таких условиях начинал я свой первый трудовой год.

В числе четырех тысяч голов скота мясной породы, у нас было около 1200 коров двух пород: казахской белоголовой (900) и калмыцкой (тогда ее называли астраханской) 300-350 голов. Калмыцкий скот был высокопродуктивный. Он сохранился в совхозе еще со времен вой­ны. Тогда на территории хозяйства располагался эвакуированный из Калмыкии племхоз калмыцкого скота. В конце войны Калмыкская республика была упразднена, а животных оставили там же, где они на­ходились в эвакуации.

В 1955 году, выполняя указания свыше, хозяйство приступило к дойке коров мясной породы, это была очень непростая работа. У работников совхоза, включая специалистов, не было никакого опыта по молочному скотоводству. Любая женщина, даже жена гур­топрава могла в лучшем случае подоить одну собственную корову (больше их иметь не разрешалось), но чтобы доить целое стадо... К тому же, это нужно было делать вручную, не было никакой механи­зации, ни электричества.

Большими усилиями мы на каждый маточный гурт набрали по 3-4 доярки. Это были, в основном, молоденькие девочки из местного населения. Они могли доить собственных коров, но как подоить, ни­когда не доившуюся корову, которая близко не подпускает к себе че­ловека? Чтобы приблизиться к вымени коровы, приходилось не только привязывать ее на короткую привязь, но и нередко связывать ноги, чтобы не била.

Особенно большие проблемы возникали с дойкой коров кал­мыцкой породы. Они отличались буйным, даже бешеным нравом. К ним опасно было подойти. Нередко, порвав привязи, коровы броса­лись на людей, превращая доярок и скотников в шустрых спортсменов.Тем не менее, постепенно, к концу 1955 года, мы кое-как начали доить почти всех коров (по крайней мере, по отчетам).

Не меньшая проблема возникала с реализацией молока. Чтобы оно не прокисало, молоко нужно было немедленно охлаждать. Но, как и где? В степных условиях это было невозможно. В жару оно ски­сало уже через 2-3 часа после дойки. Тогда на 2-3 гурта мы начали создавать сепараторные пункты, получать сливки и быстро сбивать масло. Но этот продукт так­же некуда было девать. Пока везли его на маслозаводы в Чапаево или в Уральск, оно под влиянием жары расплавлялось и превраща­лось в аморфную массу неопределенного цвета и запаха. В конце года было установлено, что коровы как казахской бе­логоловой, так и калмыцкой пород, биологически маломолочны. В среднем по хозяйству в 1955 году было надоено по 220 литров мо­лока на корову, в 1956-м более благоприятном году – по 350. Луч­шие гуртоправы надаивали не более 550-600 литров. От коровы-рекордистки, которую мы нарекли «Красавицей», в 1956 году все­го надоили 1260 литров. Она стала чемпионкой областной выстав­ки 1957 года.

Все это вместе взятое привело к тому, что молочное скотоводст­во «пожирало» всю прибыль, полученную совхозом от других отрас­лей животноводства и полеводства. При этом за два года дойки коров мясной породы, выход так называе­мых, деловых телят уменьшился вдвое, отход молодняка достиг в 1955 году пятнадцати процентов, в 1956-ом – восемнадцати. Такое же положение с доением мясных коров было и в других хозяйствах области, да и по всей стране.

Для повышения молочной продуктивности коров казахской бе­логоловой породы, ученые Оренбургского (в то время Чкаловского) научно-исследовательского института молочного и мясного ското­водства, летом 1956 года предложили завезти в Чапаевский и Анкатинский совхозы быков-производителей костромской и шортгорнской пород. Завоз состоялся. Предполагалось, что через несколько лет казах­ская белоголовая порода из мясной породы превратится в мясомолочную и, что она будет давать много – как молока, так и мяса.

Хорошо еще, что в высшем руководстве страны нашлись не только думающие, но и смелые люди. Осенью 1957 года вышло по­становление Совета Министров СССР, возвращающее все на свои места. Доение мясной породы коров было отменено. Сняли и план заготовки коровьей шерсти, а всех костромских и шортгорнских быков отпра­вили на мясокомбинат. Иначе уже к концу 50-х годов мы могли остаться без казахской белоголовой породы.Так завершилась «хрущевская деятельность» в области мясного скотоводства страны.

Зимовка без помещений

К середине лета 1955 года стало ясно, что из-за небывалой за­сухи в весенний и летний периоды, предстоящая зима для животно­водства будет голодной, а скот войдет в зимовку ослабленным и то­щим. Чтобы предотвратить массовый падеж поголовья, область раз­решила каждому хозяйству оставить столько скота, сколько оно мо­жет прокормить. Остальных животных предлагалось сдать на мясо­комбинаты.Все колхозы и совхозы приступили к массовому убою поголовья всех видов сельскохозяйственных животных.В этих условиях проявились выдающиеся организаторские спо­собности моего директора.

– Алексей, – говорил он, – нужно воспользоваться возможнос­тью и отправить на мясокомбинат весь калмыцкий скот и ненужных нам животных. Нам они ни к чему, оставим только лучшую часть ка­захской белоголовой. У нас есть прошлогодние запасы сена, в допол­нение к ним поищем корма в бывшем моем совхозе имени Крупской. Там в Чижинских лиманах сохранились остатки кормов многолетней давности. Попробуем подобраться к ним.

Степные лиманы – это пониженные участки степи, куда стека­ются талые снеговые воды, обеспечивая естественное орошение за­топляемой территории. Лиманные земли по своему составу и плодородию близки к чер­ноземам, поскольку в них в течение многих лет накапливаются, пре­образуясь

в органические удобрения, растительные остатки произ­растающих на них трав. Богатые почвы, достаток влаги, обилие теп­ла и солнца способствуют тому, что на лиманах ежегодно вырастают высокопродуктивные луга, дающие возможность производить качес­твенное сено.

Чижинские лиманы – это сотни тысяч гектаров таких лугов, рас­положенные на границе с Саратовской областью.

Лиманные земли длительное время остаются под водой, поэто­му фермы там не размещают. Лиманы используют для заготовки се­на, которое часто остается невывезенным. Заброшенные и забытые стога и скирды сена многолетней давности в Чижинских лиманах в те годы имелись в большом количестве. Их то и решил использовать Ескаир Утегенович.

Он завез в хозяйство три сенных пресса (их в тот засушливый год никто не брал), создал три бригады (человек по десять в каждой), укомплектовал их тракторами, бульдозерами и грузовыми автомаши­нами (техника на целину начала поступать в неограниченном коли­честве). Эти бригады были направлены в Чижинские лиманы для прессования старого, заброшенного сена. Две бригады готовили кор­ма для вывоза в хозяйство, третья – для зимовья на месте.

Для людей бульдозерами прокопали несколько траншей глубиной около полутора метров (глубже начинались грунтовые воды), подняли высоту траншей двумя рядами прессованного сена (это еще 70-80 сан­тиметров), покрыли жердями, сверху утеплили тюками, зимой завали­ли снегом, внутри соорудили что-то наподобие очага с казаном, полы устелили сеном, сверху-двухслойной кошмой. Все, жилище готово.Конечно, современные пожарники и санитарные врачи пришли бы в ужас от такого жилья. Но наши люди были довольны: сухо, уют­но, а главное, тепло в любые морозы.

Я прожил в одной из таких землянок более двух месяцев – в ян­варе, феврале и марте 1956 года. Морозы устойчиво держались на уровне сорока градусов, лишь иногда сменяясь кратковременными от­тепелями с дождем. Это создавало дополнительные проблемы с тебе­невкой лошадей. Тем не менее, я чувствовал себя в таком жилище, если не ком­фортно,то по крайней мере, вполне терпимо.

Специальная землянка была подготовлена для столовой. Однако ею пользовались редко. Еду готовили в жилых помещениях. Так бы­ло и теплее, и удобнее.

На зимовку в Чижинские лиманы – это около 150 километров от совхоза, мы перегнали из хозяйства весь молодняк крупного рогатого скота – более 2 тысяч телок и бычков и около 200 табунных лошадей. В хо­зяйстве оставили коров, быков, нетелей, овец, да рабочих лошадей. Весь скот астраханской (калмыцкой) породы отправили на мясо­комбинаты в Уральск и в город Энгельс. Эту тяжелую зиму 1955-1956 годов наш совхоз пережил без по­терь скота, тогда как многие другие хозяйства района и области оста­лись с одними кнутами.

Перегоном и обустройством скота в Чижинских лиманах зани­мались я и главный ветеринарный врач совхоза Белявский. Процесс продолжался более полутора месяцев – весь октябрь и первую поло­вину ноября 1955 года. Это была нелегкая работа. Первую половину зимы на новом месте постоянно находился директор совхоза, с января до середины марта там безвыездно пришлось жить мне.

Для зимовки крупного рогатого скота и лошадей подготовили высокие затиши из прессованных тюков и подтянутых волоком скирдов старого сена. Животные могли не только укрыться за ними в не­погоду, но проедая в непрессованном сене глубокие норы, забира­лись в них. Лошади тебеневали. Когда же после очередной оттепели повер­хность земли покрылась льдом, также кормились из скирдов.

В первое время скот поили из колодцев. Постепенно животные стали утолять жажду снегом, поедая его вместе с сеном. Я опасался, что при таком содержании без помещений живот­ные могут замерзнуть.

– Это будет хорошим испытанием для казахской белоголовой породы, – говорил Ихласов. – Наш прежний киргизский скот, на базе которого создана казахская белоголовая, в таких условиях перезимо­вал бы без проблем. Посмотрим, что получится с этой породой.

– На всякий случай надо подготовиться к убою скота, – преду­предил он. – Ко всему нужно быть готовым. Падеж ни в коем случае допускать нельзя. Туши, в крайнем случае, отвезем на мясокомбинат.

В одной землянке мы сосредоточили орудия для убоя животных – десяток острых топоров и ножей, веревки, бревна, несколько брезен­тов. К счастью, они нам не пригодились.

Зима была настолько суровой и снежной, что в отдельные дни затиши из скирдов и прессованного сена вместе с животными пол­ностью заваливало снегом. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы освободить их из снежных завалов. Неоценимую помощь в этом деле оказывали мощные, для того времени, трактора С-80 с буль­дозерами. Каждый из них за два-три часа работы освобождал из снежного плена затиши с сотнями голов скота и лошадей. Тем не менее, зимовку скота в Чижинских лиманах мы заверши­ли не просто благополучно, но и с высокой оценкой, которую при подведении итогов, на партийном собрании высказал в наш адрес, сдержанный на похвалу Ихласов.

За всю зиму у нас не было ни одной головы падежа: ни крупно­го рогатого скота, ни лошадей. Более того, животные вышли из зи­мовки в состоянии вполне приемлемой упитанности. Из этого я для себя сделал вывод, что для мясного скота и табун­ных лошадей зимой более важное значение имеют корма, чем поме­щения. В последующие годы при командировках в Канаду я убедился, что содержание мясного скота зимой не в дорогих капитальных по­мещениях, а под легкими навесами, является обязательным элемен­том научно-обоснованной технологии мясного скотоводства, кото­рая дает возможность снизить затраты, включая амортизационные отчисления на содержание животных. Таким образом, я, почти интуитивно, пришел к обоснованию технологической операции по содержанию мясной породы скота в стойло­вый период вне капитальных помещений, которую впоследствии на­учно обосновал и включил в разработанную технологию мясного скотоводства и в свою докторскую диссертацию.

Я убедился также, что при таком содержании коровы зимой не должны иметь телят. За весь стойловый период у нас отелилось де­сятка два коров и нетелей и весь приплод погиб. Из этого я сделал не менее важный вывод, что технология мясного скотоводства должна включать сезонные весенние отелы. Боль­шая часть зимовавшего у нас маточного поголовья растелилось в ап­реле и мае. Весь молодняк не только сохранился, но и своим ходом, пройдя 150 километров пути, благополучно и в хорошем состоянии дошел до совхоза. В последующие годы я использовал этот опыт при обосновании и разработке методов сезонных отелов, как важнейшего технологи­ческого элемента эффективного мясного скотоводства.

Заболевающих по любой причине животных мы забивали на общественное питание. Таких вынужденных убоев было так мало, что подкармливать рабочих приходилось степными антилопами-сайгаками, многотысячные стада которых обитали вокруг нашего зимовья. Осенью я добывал сайгаков, стреляя из автомашины, зимой ло­вили их у скирдов обычными веревками. Сайгаков мы не только стреляли и ловили на общественное пи­тание, но и помогали им кормиться, очищая бульдозерами снег от стогов старого сена, к которым они подходили и ночами, и в светлое время суток. Как и лошади, они не могли добывать подножный корм из под ледяной корки и погибали от истощения. Сайгаки настолько перестали нас бояться, что подпускали к ста­ду у скирды сена на 5-10 метров. Мы пользовались этим и по мере необходимости, выбирали нужных нам особей на пропитание.

Зимой мы не только присматривали за скотом, но и прессовали сено, в хорошую погоду отправляя его на автомашинах на наши сов­хозные фермы. Проблем с автотранспортом тогда уже не было. На целину их поставляли, как я уже сообщал, в неограниченном количестве.

Проблемой были дороги. У нас по трассе дежурили по 3-4 буль­дозера на базе трактора С-80, которые постоянно поддерживали до­рогу в надлежащем состоянии. Ночевали трактористы в будках, установленных на тракторные сани. Будки были оборудованы дровяными печурками, которые и обогревали, и обеспечивали механизаторов горячей пищей. В такой будке несколько ночей приходилось ночевать и мне. Запомнилось, что с вечера всегда было тепло и жарко, а под утро, когда остывала печурка, становилось холодно даже под большим длинношерстным овечьим тулупом.В результате такой организаторской работы, которая исходила от Ихласова наше хозяйство лучше всех в районе и области завер­шило зимовку скота.

Аналогичной по климату и по кормам для Западного Казахстана была и зима 1957-1958 годов. Чапаевский совхоз провел ее  с не мень­шим успехом.

Восстанавливая в памяти годы моей работы главным зоотехни­ком Чапаевского совхоза, я, кроме Ихласова, не могу не вспомнить с благодарностью имена многих других рабочих и специалистов хо­зяйства. Они помогли мне стать тем, кем я стал. Я восхищался Куанышем  Койбагаровым, работавшим при мне зоотехником фермы №3. Многому у него научился. Он не имел ни зоотехнического, ни даже общего среднего образования, но обладал такими знаниями и опытом, которым мог бы позавидовать любой зоотехник-профессионал.

Главное в зоотехнической, работе – первичный учет, основой которого является мечение молодняка после рождения для его после­дующей идентификации. Лучшим методом мечения телят Койбагаров считал татуировку. Для этого он сам из тонкой сажи на спирту готовил тушь. Мои по­пытки приучить его к ушным выщипами различным биркам, завер­шились моим же поражением. При инвентаризации и бонитировках животных на тех фермах, где применили мои рекомендации, выщипы трудно было прочитать из-за волосяного покрова и различных кожных заболеваний ушей, часть бирок животные теряли. Койбагаровские же татуировки сохранялась четкими и ясными на все годы жизни животных и их мог прочитать любой скотник.

Куаныш был высокоэрудированным, общительным человеком. Под стать ему была и его супруга, учительница начальных классов Майнур. Их дом был полон собственных детей и почти ежедневно – гостей. Побывать у них многие считали за большую честь.

Я с уважением относился к Избасову Курмантаю. Он стал управляющим фермой за месяц до моего приезда в хозяйство и бессменно проработал в этой должности свыше 40 лет.

В моей памяти сохранились добрые имена управляющих ферма­ми Майканова Жексена и Нуртаева Бекема, конюхов Генриха Варнаховского и Макая Байлауова, Кости Юласова – выдающегося шофера-рыбака (можно добавить – единомышленника-браконьера, с кото­рым мы немало погонялись за сайгаками и выловили ночами не од­ну тонну сазанов и осетров), секретаря парткома Куракова Мендеша, Михаила Ивановича Синельникова и многих других. Годы работы в Чапаевском совхозе были для меня своеобразным университетом.

Мой первый директор Ихласов научил меня работать с людьми и вообще работать, привил качества самодисциплины, ответствен­ности, требовательности и уважительного отношения к коллегам и подчиненным.

Азы мясного скотоводства

За годы работы зоотехником, я понял, что такое мясное ското­водство. Познал и изучил две наиболее распространенные в стране мясные породы скота – казахскую белоголовую и калмыцкую (тогда ее именовали астраханской, поскольку Калмыцкая Республика была упразднена еще в 1944 году).

Я усвоил, что мясное скотоводство является не менее интерес­ной и романтичной отраслью, чем коневодство, которому я намере­вался посвятить свою профессиональную жизнь,

В отличие от коневодства, с которым лучшие умы зоотехнии и зоотехнической науки во всем мире работали уже сотни лет, мясное скотоводство в нашей изолированной от внешнего мира стране, толь­ко еще возникало и потому таило в себе множество неизведанных проблем, которые нужно было решать.

Единственным пособием по мясному скотоводству, доступным советскому читателю, была книга американского профессора Р. Снэппа «Мясное скотоводство», изданной в 1956 году. Отсюда я на­бирался и знаний, и новых идей.

Я пришел к мысли, что именно нерешенностью множества на­учных проблем можно объяснить ту неопределенность, которое про­являло руководство страны к мясному скотоводству. Его то создава­ли, то упраздняли, то облагали молоком (частичная дойка коров до­историческим способом поддоя – подсоса) и даже шерстью (по 200-300 граммов с головы). Вероятно, по замыслу каких-то очень умных людей это долж­но было поднять эффективность содержания мясной породы скота (а может быть даже решить шерстную проблему в стране?) Анекдотично, но это факт. Два или три года мне пришлось заниматься заготовкой ко­ровьей шерсти. Все это происходило на глазах ученых Чкаловского (теперь Оренбургского) института мясного скотоводства.

zhaikpress.kz