Вот и 80-летие Победы в Великой Отечественной войне. С особым трепетом и теплом вспоминаю чуть более четырех лет назад ушедшего из жизни на 96-м году Хамзу Абдрахмановича Сафина– коренного уральца, участника Великой Отечественной войны, награжденного орденом Красной Звезды, медалями «За взятие Кенигсберга», «За отвагу», «За Победу над Германией», Заслуженного строителя КазССР. Еще в мае 2014-го, работая в другом издании, делала с ним интервью. Три с лишним часа просидели мы в кабинете. Он эмоционально рассказывал о своей жизни, а я боялась даже шелохнуться, чтобы не прервать захватывающее повествование о том, что пришлось испытать 17-летнему юноше из Уральска, мечтавшему освободить Родину от вражеского захватчика.
Такое не забывается
– Хамза Абдрахманович, День Победы помните, как встретили?
– За 10 дней до окончания войны попал в госпиталь… До этого помню, как в 1945-м приехали в город Великие Луки. Зрелище жуткое. Он был полностью сожжен. От двухэтажных домов остались огромные печи, а целые кварталы съело огненное пламя… Потом вступили в Латвию. На подступах к Риге меня ранило в голову осколками кирпичей от разрушенной снарядом стены дома. В общем, попал я в санроту. Там ребята в шутку меня прозвали Гиппократом, потому что повязка, которую мне наложили, так и называлась шапочкой Гиппократа. А 29 апреля 1945 года мы уже шли по Германии. И вновь ранение. Когда бежали в атаку, из окопа немец бросил гранату. Хорошо, что я успел увернуться и прикрыть голову руками. Осколками ранило руку, а стеганую фуфайку порезало так, что вся вата из нее торчала наружу. Вот так накануне Победы вновь попал в госпиталь. Крупные осколки врачи достали, а вот мелкие на тыльной стороне ладони и поныне «гуляют» под кожей. Утром 8 мая поднялась стрельба за окном госпиталя. Раненые подумали, что немцы прорвались, выскочили, а там уже все кричат: «Ура!». Помню, что под стеной сидел солдат из Кемеровской области по фамилии Лялин. Так вот, от радости он заревел белугой. Я подошел к нему, взял его винтовку и выпустил все патроны в воздух в честь Победы!
– Вы были еще совсем молодым, когда началась война. Ушли добровольцем на фронт. Тот черный день начала войны тоже не выбросишь из памяти…
– В 1941-ом мне не было еще и 16 лет. Тогда предвоенное напряжение чувствовалось даже в воздухе. О том, что будет война, говорили старики. Мы часто бегали на речку, что в районе железнодорожного моста. Так вот, видели, как с начала 1941 года стали проходить военные составы. Тогда Гитлер уже захватил Европу… К тому времени я успел закончить восемь классов школы №13 в Затоне им. Чапаева. Нас готовили к выпускному вечеру, который должен был проходить в новом Доме культуры, построенном на берегу Урала. Но табель успеваемости так и не получил. Утром 22 июня черный репродуктор на столбе объявил, что началась война. Об этом я узнал от отца, который и сообщил всем домочадцам нерадостную весть.
– Испугались или в силу молодости не осознали, насколько это было страшное известие?
– Мы тогда думали, насмотревшись патриотических фильмов, что вот пойдем на фронт и все исправим. У нас была такая бравада. Но до фронта я успел поработать в тылу. В семье нас было трое. Я – самый старший. После того, как отца забрали на фронт 27 июня 1941 года, мама устроилась на работу на овчинно-шубный завод. Меня потом тоже позвали в механический цех слесарем. Через некоторое время перевели в кочегарку следить за паровым отоплением. Там котлы, водомеры. Но у меня за плечами восемь классов образования, вроде как уже и грамотный, физику немного знаю, значит, справлюсь. В 16 лет назначили машинистом заводской электростанции, обеспечивающей электроэнергией завод и весь рабочий поселок. Сейчас даже вспоминать об этом боюсь. Как это меня взяли? Ведь это была огромная ответственность. В случае неполадок паровая машина давлением в 15 атмосфер могла взорваться и снести ползавода, не говоря уже обо мне…
Бравада слетела как пыль
– На фронт, наверное, рвались?
– Конечно. Кровь кипела в жилах, не терпелось взять в руки оружие и – в бой. Обстановка к этому подталкивала. 1942 год. Немцы в Сталинграде. В обеденный перерыв в цеху на заводе обычно читали газеты. И тут один старый вояка как-то сказал: «Если немцы перейдут Волгу, через три дня они будут в Уральске. От Волги до Урала голая степь, преград на пути нет». Помню, как нас это встревожило. В городе светомаскировка. Вагоны с ранеными все чаще поступают… В сентябре 1942-го мне исполнилось 17 лет, а в ноябре в горкоме комсомола предложили добровольцем пойти на войну. Я двумя руками «за». Попал в Рижское военно-пехотное училище, эвакуированное в Башкирию. Шесть месяцев там готовили на офицеров. В мае, присвоив сержанта, стали отправлять на фронт.
– В какой момент слетела та самая рыцарская удаль, когда война больше рисовалась местом, где можно будет повоевать за Родину, но никак не полем смерти и ужаса?
– Это произошло довольно быстро. Ехали мы в сторону Харькова. В мае 1943 года Украина еще не была освобождена от немцев. Где-то на подъезде к Воронежу я и распрощался с имевшими место иллюзиями… В теплушках было довольно жарко, и мы вылезли на крышу вагона. Вдруг над нами появились три самолета. Мы, конечно, подумали, что это свои. Однако, немного пролетев, они развернулись и стали снижаться. Вот тут-то я и рассмотрел черные кресты. Начался обстрел. Вся жизнь пронеслась перед глазами за секунды. Нас накрыло паром, поезд остановился, мы скатились с крыши и убежали. Когда опасность миновала, из вагонов стали выносить убитых и раненых и грузить на машины. Кругом стоны, крики, кровь. Эта и была моя первая встреча с войной. До этого момента был мальчишкой, а тут в один момент повзрослел. Так вся бравада и слетела с меня, словно пыль… Потом в составе 78-ой стрелковой дивизии третьей Гвардейской армии Юго-Западного фронта участвовал в наступлении на Донецк, который в то время назывался Сталино. Потом пришли в Святогорск. Там впервые в своей жизни увидел, что собой представляют санатории, где работают люди в белых халатах. Я ведь в детстве вообще врачей не видел, лечились только народными способами.
Был вояка,стал челюскинцем
– Расскажите о своих ранениях…
– Впервые меня ранило в июне 1943 года, когда снаряд попал в танк, на броне которого я находился с другими пехотинцами. Очнулся на соломе в украинской хате. Помню, в ушах страшный гул, люди разговаривают, но я ничего не слышу. Слова сказать не могу, язык одеревенел. Думаю: «Отвоевался! Что я буду делать глухой и немой? И даже застрелиться нечем, оружие-то забрали». Пришел врач, похлопал меня по плечу и протянул клочок газеты с карандашом. Я написал: «Пить». Но через две недели слух постепенно стал восстанавливаться, а слова я стал говорить нараспев. Со временем и речь полностью вернулась, хотя заикание осталось до сих пор. А в сентябре этого же года в предместье Донецка я, как помощник командира взвода, стал поднимать солдат в атаку, и вновь был ранен. На этот раз немецким снайпером. Разрывная пуля попала в щеку, раздробив лицо. Помню, как ручьем хлынула горячая кровь, и почти все зубы в один момент выпали мне в ладонь…
– Отметина на щеке в виде темной точки у Вас осталась после этого ранения?
– Отметина та самая, а вот зубы сейчас все искусственные и части языка нет. Потом меня погрузили в машину и повезли в госпиталь в сторону Ворошиловграда. В дороге опять под обстрел немецкой авиации попали. Я слетел с носилок, ноги, слава Богу, целые и дал стрекача. Так спасся. Потом вновь случилось приключение. Добирался на санитарном поезде. Ночь. Почувствовал запах гари и услышал какой-то треск. Оказалось, что загорелись наш и соседний вагоны. Кто поджег, не понятно. Нас погрузили в другие вагоны и привезли в госпиталь в город Россошь Воронежской области. Там и встретил свое 18-летие.
– Чарку спиртного поднимали в честь 18-летия или Вам, как раненому, не полагалось?
– 3 сентября меня ранило, а 22-го исполнилось 18 лет. Человек пять нас в палате тогда было. Я проговорился, что вот и настал мой 18-й день рождения. Солдаты засуетились, мол, что ж ты молчишь, это дело надо отметить… А там сахарные заводы работают и сахарная свекла, как говорится, на каждом шагу растет. Из нее самогон варят, и на рынке торгуют по 300 рублей за четверть (3 литра). В общем, скинулись мы и попросили няню сбегать на рынок. Она и принесла самогон, завернув его в одеяло, чтобы не увидели. После обеда все подсели к моей кровати, выпили, стали громко разговаривать. Вдруг раздался стук в дверь. Зашел врач-капитан и медсестра. Все молчат, пришлось стянуть марлевую повязку и отчитаться, по какому случаю организовали сабантуй… Поругали нас, конечно. Но няню в обиду мы не дали. Сказали, что она нам как мать родная, а потому наказывать ее не стоит. Когда ушел врач, мы продолжили. В честь дня рождения мне тоже пытались залить в рот самогон. Я-то весь в бинтах был. Поднесли чашку вплотную к губам, резкий запах в нос как ударил, мне сразу плохо стало. С тех пор я самогон на дух не переношу! А пожелание тогда было только одно, чтобы живым остался на войне…
– Выбитые пулей зубы в военное время восстанавливали?
– Да. Но уже в другом госпитале, в специализированном. Это было в Свердловске, куда меня и направили. Помню большое здание. Видимо, на базе какого-то вуза. Там лежали с ранениями головы. Встречались солдаты без нижней части лица, когда язык только остался, или те, у кого оторвало нос. Страшно было смотреть на них. Я попал в отделение челюстно-лицевой хирургии. Всех, кто там лежал, прозвали челюскинцами. Мне поставили шины, скулы постепенно срослись. Зубов после ранения у меня не было, а вот корни-то остались. В общем, перед зубопротезированием меня повели выдергивать корни в зубоврачебный кабинет. Посадили в кресло, привязали полотенцем руки за спиной и стали дергать. Вместо наркоза за моей спиной стоял здоровенный дядька, который и держал меня, чтобы я не дергался. Было такое чувство, будто из меня не корни зубов вытаскивают, а всю челюсть наизнанку выворачивают. Два месяца кормили только через трубку жидкой манной кашей и бульоном. В итоге комиссовали с оговоркой: «Не годен к строевой службе».
Два раза не умирают
– Вас наверняка и это ранение не остановило, раз Победу в Германии встретили?
– Мне в 19 лет не хотелось от фронта отлынивать. Потом и ребята подбивали, мол, два раза не умирают, поехали на фронт. Я попросился, и меня записали в команду, которая туда отправлялась. Помню, как привезли нас в 1944 году в Москву на Ржевский вокзал, где для фронтовиков организовали просмотр художественного фильма. Сели мы, кто где. В основном, на полу. Показывали кино «Свинарка и пастух». Это была такая радость! Мы словно на миг окунулись в мирную жизнь, расслабились и забыли о войне. Глядя на игру Николая Крючкова и Владимира Зельдина, смеялись от души. Но когда после просмотра вышли на улицу, где из нависшего черного неба с аэростатами моросил дождь, с невыносимой болью защемило сердце. На резком контрасте солдаты прочувствовали ужас военного времени. Кто-то даже выкрикнул: «Ребята, за мир, который мы сейчас видели, стоит воевать!»
– … дошли до Германии. Что-то удивляло в их укладе жизни тогда?
– В сентябре 1945 года вышел приказ о демобилизации тех, у кого было три и более ранений. К тому времени я уже состоял в специальной части, которая занималась сортировкой документов кенигсбергского гестапо в Восточной Пруссии. Там собирали таких проверенных людей с ранениями после госпиталя. Мы жили в немецких домах. Я впервые узнал, что такое водопровод. Увидел газплиту с природным газом. Помню, как однажды открыли стенной шкаф, а там иней. Мы сначала и не поняли, что это холодильная камера в виде ниши. Спали на заграничных пуховиках, ели из дорогой посуды и отдыхали на комфортных кроватях и диванах. Наши ребята, и я в том числе, всего этого вообще никогда не видели. Мы выросли в домах с земляными полами, которые отапливались кизяками, спали на нарах. А у немцев эти блага цивилизации были уже в те времена. Солдаты засматривались на их мотоциклы, радиоприемники. Удивлялись асфальтированным дорогам и пешеходным дорожкам, выложенным из мелких камушков…
Были детьми природы
– Все равно считаете, Вам повезло, что Вы родились в то время?
– Очень повезло. Мы жили бедно, но были душевно богаты в любых ситуациях, включая голод, войну. На мой взгляд, деньги развращают общество. Наши родители – по сути, неграмотные люди, закончившие несколько классов. Но они были очень мудрыми и порядочными людьми, которые понимали жизнь. Даже отношения между соседями были совершенно на другом уровне. Мы делились последним, вплоть до мыла. Помню голод 1933 года. Тогда мне было восемь лет. Это ужасное желание поесть преследовало на каждом шагу. Я видел, как мать убивается из-за того, что не может накормить своих детей. Хлеба почти не было, мясо вообще не видели. Великим праздником было, когда родители откуда-то доставали жмых, отходы от лущения проса, отруби. Летом сажали во дворе овощи. С 10 лет ездили на плантации на прополку, где нас кормили. Зимой катались на самодельных лыжах и коньках. Летом проводили свое детство на Урале. Переплывали на другую сторону и питались там ягодами, торном, щавелем, ежевикой. Нас кормила природа, а дома ничего не держало. Не было ни телевидения, ни Интернета. И слава Богу! В дальнейшем такая закалка только пригодилась.
– А что из школьной жизни осело в памяти?
– Не хочу хвалиться, но «Евгения Онегина» Пушкина и сейчас могу процитировать наизусть. Тогда у нас были не педагоги, а учителя. Это по диплому выпускники вузов – педагоги, а чтобы быть учителем, необходимо призвание. Как, к примеру, врач и доктор. Докторами называют только тех, кто с душой относится к своему делу. И это гораздо важнее. Наши учителя оставили большой след в душе. Многих уже нет по 40-50 лет, а их фамилии на слуху. И у нас все было именно так – по-настоящему. К примеру, я никогда не спрашивал, сколько буду получать, когда приходил на новую работу. Мне было стыдно. Сейчас человек, еще не зная, умеет ли он работать или нет, умудряется выдвигать какие-то условия. По радио часто слышу такое юмористическое выражение: «Я не хочу много зарабатывать, хочу много получать». Это во многом объясняет, что сейчас происходит в обществе. Мы и учились по-настоящему, не как сейчас, когда за оплату печатают дипломные работы. Ночи напролет сидели за учебниками, а перед экзаменами дрожали, как овечий хвост, потому что уважали учителей и знания.
Проверено на себе
– А какой у Вас есть интересный случай, связанный с годами послевоенной учебы?
– Меня демобилизовали в конце января 1946 года. Отец и брат тоже вернулись домой живыми. Я сразу же пошел работать на меховой комбинат. В юридический вуз в Алмате, куда меня пытался устроить дядя, поступать не стал. Решил, что это не мое. А вот по совету секретаря обкома, к которому однажды случайно попал на прием, решил поступать в сельскохозяйственный техникум на строительное отделение. Насмотрелся разрухи во время войны, поэтому горел желанием заняться строительством. В порядке исключения меня, как фронтовика с наградами, взяли без экзаменов. Сразу же назначили старостой. Было очень строго. В учебный процесс стали вводить элементы высшей математики. А я сижу и ничего не понимаю. Учитель математики Михаил Иванович Синодальцев однажды подошел ко мне и деликатно так спросил: «Я вижу, вам сложно?» Я признался, что уже собирался сбегать от такой учебы. А он предложил три раза в неделю заниматься со мной во внеурочное время. Так постепенно стал познавать азы. Когда получил стипендию, решил его отблагодарить. Накупил подарков, не подозревая, что могу обидеть своего наставника. А он так сильно рассердился и закричал: «Разве вы за это воевали, Хамза?» Было так стыдно, что готов был провалиться сквозь землю…
– Что самое ценное в жизни, Хамза Абдрахманович?
– Наверное, быть востребованным. Мне отдыхать никогда не давали, и я этому очень рад. Когда человек востребован в семье, среди друзей, в обществе, значит, в этом случае он выполнил свою миссию. Ведь нет легкой работы, есть люди легко относящиеся к ней. И легких путей искать не нужно. У порядочных их не бывает. Я работал в Бурлинской лесозащитной станции прорабом. Занимались массовым озеленением, высаживали лесополосы. Берега Чагана и Урала в то время стояли голые. Выходили по 500 человек с молодежью и высаживали сотни деревьев. В Бурлине есть моя именная аллея из 10 тополей. Когда я там бываю, всегда прихожу на то место и глажу могучие стволы. Природа дает нам жизнь, а потому ее надо беречь как свое дитя. Работал начальником ОКСа треста конного завода, позже начальником управления капитального строительства области. Возглавлял «Уральсксельстрой», трудился в тресте «Уральскпромстрой». И в целинной эпопее удалось поучаствовать. Колхозы и совхозы строил. Уже в 90-х возглавил областное общество инвалидов. Разве это плохо, когда ты так востребован? Когда-то услышал такое напутствие: «Сердце отдай Родине и людям. Душу – Богу. А честь оставь себе». С годами это проверил на себе и понял, что только так и нужно жить.
Галина Каренских,
zhaikpress.kz
По данным управления занятости и соцпрограмм ЗКО на середину апреля, в нашей области проживают 9 ветеранов Великой Отечественной войны. По данным Министерства труда и соцзащиты РК на начало апреля, в Казахстане проживают 83048 ветеранов, из них 111 ветеранов Великой Отечественной войны, 16796 приравненных по льготам к ним, 26553 ветерана боевых действий на территории других государств и 39588 тружеников тыла. В честь празднования 80-летия Победы ветеранам Великой Отечественной войны будет оказана единовременная материальная помощь в размере 5 млн тенге.
